Это история не про волка и не про девочку. Это рассказ изнутри ярости — той, что копится долго, растёт на унижении, эмоциональном голоде, отверженности. Здесь нет морали, только движение к точке невозврата. Когда боль становится агрессией, а агрессия — последним способом почувствовать себя живым. Но даже в этом — не сила, а отчаяние и желание наказания. И облегчение, когда всё, наконец, заканчивается.
Как он был зол и голоден!
Зол на весь мир! На свою жизнь! На тех, кто сделал его существование таким невыносимым! На своего отца, которого не помнил! И на мать, которая вышвырнула его на улицу, когда он был ещё совсем щенком! На жену-суку, показавшую хвост, уходя от него с каким-то кобелем! И на всех остальных сук, оставлявших его голодным и злым, не дававших ему чего-то, чего он так желал!
Почему они все так с ним поступали? Чем он хуже того кобеля? Чего у него нет, что есть у тех, других? Да, мир жесток и несправедлив. А слабая, ХА-Ха, его половина особенно отвратительна и порочна. Была бы его воля, он истреблял бы любую особь женского пола на корню, не дав ей превратиться во вселенское зло!
Кровь бешено стучала в висках. Обида, зависть, гнев, подобно всепожирающему цунами, захлёстывали разум. Мысли в мозгу налезали одна на другую, путались и грозили поглотить его со всеми потрохами. Боль, где-то в подреберье, как будто его ударили под дых, была так нестерпима, что хотелось выскочить из собственной шкуры и убежать…
Да, надо бежать! Надо что-нибудь предпринять! Хоть что-нибудь сделать! Стряхнуть с себя это наваждение! Сломать эту клетку! Сломать! Разрушить! Уничтожить!
Целыми днями он таился по грязным и сырым норам, а ночью выходил на промысел, который, кстати, не часто бывал удачным. Всё! Хватит! Хватит вести эту убогую жизнь! Жизнь голодного, злого и трусливого! Хватит!
Первый раз он вылез из своего укрытия днём. Он знал, что это опасно, но жить так больше не мог. Не мог ежесекундно, сидя в темноте и вони, сражаться с собой, со своей злобой и неутолённым голодом.
— Я тварь дрожащая или право имею? — прошептал он в темноте.
Несколько часов он прочёсывал лес и тропинки, ведущие от деревни к станции и от станции к деревне, высматривая добычу. Но люди осторожны. Они тоже знают, что мир жесток и несправедлив. И не ходят по одиночке через лесные чащи.
Всё-таки его терпение и настойчивость были вознаграждены. Он увидел, как по тропинке, сгибаясь под ношей, кто-то идёт. Это была особь женского пола, лет десяти от роду. И он понял: вот она! Вот его добыча! Теперь-то он сможет утолить и голод, и злобу!
Мозг его заработал чётко и ясно, как настроенный механизм. В мгновение ока он просчитал, как себя вести, чтобы не вспугнуть добычу, что сказать, чтобы внушить доверие. Наблюдая за этой особью, изучая её внешность и повадки, он пытался узнать её как можно лучше и предсказать, как она будет себя вести. Особь была одета не по возрасту вызывающе (такая сопля, а уже сука!) в одежду явно с чужого плеча, а на голове у неё красовалась нелепая красная шапка. Она тащила огромную полотняную хозяйственную сумку в синюю клетку, и её сосредоточенное лицо выглядело очень недовольным. На секунду ему стало её жалко. Но от неё пахло соблазнительной плотью, и это мало знакомое ему чувство быстро растворилось во вновь нахлынувших голоде и ненависти.
В который раз ему пришлось сдерживать их! Но сейчас он знал ради чего, и, сделав умильную физиономию, вышел на тропинку навстречу Красной Шапке (так он её про себя прозвал).
— Привет, малышка!
Она посмотрела на него, явно недоверчиво, и ускорила шаг, ничего не ответив.
Сделав ещё более умильное лицо, он продолжал:
— Куда ты идёшь через этот страшный лес, да ещё и одна? Как тебя родители-то отпустили? Тащишь огромную тяжеленную сумку, и никто тебе не помогает?
Она опять ничего не ответила, продолжая свой путь.
— Да, я понимаю, почему ты такая сердитая, — поменял он тактику. — В детстве я был одним из шестерых детей в семье. Приходилось донашивать обноски за старшими, присматривать за младшими, да ещё матери по хозяйству помогать. Детства у меня и не было, — он постарался вздохнуть как можно более сокрушённо.
Красная Шапка, как ему показалось, заинтересованно посмотрела на него:
— Мне играть совсем некогда. Да тут ещё бабка заболела. Вот мать меня к ней с продуктами и послала. Она одна живёт на самой окраине деревни. Характер у неё дурной, вот к ней никто и не ходит, кроме меня.
Слово «продукты» не вызвало отклика в его сердце, жаждущем большего, чем просто утоления голода. А вот бабка его заинтересовала. Это будет двойное удовольствие — разделать этих двух куриц, старую да малую, и ещё со всеми удобствами: в тепле, в чистоте, в безопасности.
— Ладно, заболтался я тут с тобой, а мне бежать надо.
Красная Шапка глянула на него ещё больше помрачнев, но ничего не сказала.
И он, всё ускоряясь, пустился к дому на окраине деревни.
Шарики и ролики в голове опять зашевелились, выстраивая новый план действий: он вежливо постучится в дверь, вотрётся бабке в доверие, рассказав о встрече с Красной Шапкой, поведавшей ему о её болезни, потом свяжет бабку, заткнёт ей чем-нибудь рот и сядет ждать.
План оказался хорош, и всё произошло так, как он и задумал. Вот что значит перестать трусить! Вот что значит сломать клетку! Вот как надо обращаться с жизнью! Не ждать от неё подачки, а силой забирать желаемое. Да, жизнь — она та же сука!
Вот и долгожданный стук. Он открыл дверь, сгорая от нетерпения, и тут… оно сыграло с ним неожиданную, нелепую, глупую шутку. Он хотел втащить Красную Шапку в дом, но та, чего-то учуяв, бросила свою сумку ему под ноги, от чего он рухнул на пол, и бросилась в сторону деревни. Пока он выбирался из-под груды продуктов, она успела убежать довольно далеко. Не мог он позволить какой-то шмокодявке нарушить его стройный план, лишить его лелеемых удовольствий. И он бросился вдогонку. Он её найдёт, всё исправит, всё будет так, как хочет он! А он хочет сидеть в тёплом, чистом доме, с набитым холодильником, с утолённым, хотя бы и на время, голодом и ненавистью.
Его остановила жгучая боль в подреберье, как будто ему дали под дых, такая нестерпимая, что захотелось выскочить из собственной шкуры.
Кольцо людей сомкнулось вокруг него.
— Наконец-то мы достали этого зверя, — послышался голос.
— На его счету уже не одна жизнь, — подхватил другой.
— Не одна женская жизнь, — уточнил третий.
Последнее чувство, промелькнувшее в его угасающем сознании, было удивление.
Он ведь — впервые.
А потом — облегчение.
Наконец-то.
Мрак накрыл резко.
И — тишина.
Спокойствие.
Так всё и закончилось. Для Волка.
А для Красной Шапки всё только начиналось.
⸻
Темы: накопленная агрессия, травма отвержения, эмоциональный голод, разрушительная ярость, насилие как способ быть замеченным, травматизация, бессознательное стремление к наказанию, символическое хищничество, фантазия о власти
⸻
